всё, что нас не убьёт, сделает нас сильнее (с)
Да, да, да, вот оно. Юность не вечна, о да. И потом, в юности ты всего лишь вроде как животное, что ли. Нет, даже не животное, а скорее какая-нибудь игрушка, что продаются на каждом углу, - вроде как жестяной человечек с пружиной внутри, которого ключиком снаружи заведёшь - др-др-др, и он вроде как сам по себе, бллин. Но ходит он только по прямой и на всякие vestshi натыкается - бац, бац, к тому же если уж он пошёл, то остановиться ни за что не может. В юности каждый из нас похож на такую malennkuju заводную shtutshku.

Сын, сын, мой сын. У меня будет сын, и я объясню ему всё это, когда он подрастёт и сможет понять меня. Однако, только лишь подумав это, я уже знал: никогда он не поймёт, да и не захочет он ничего понимать, а делать будет всё те же vestshi, которые и я делал, - да-да, он, может быть, даже убьёт какую-нибудь старую ptitsu, окружённую мяукающими kotami и koshkami, и я не смогу остановить его. А он не сможет остановить своего сына. И так по кругу до самого конца света - по кругу, по кругу, по кругу, будто какой-то огромный великан, какой-нибудь бог или gospodd (спасибо бару "Korova";) всё крутит и крутит в огромных своих ручищах voniutshi griaznyi апельсин.

Энтони Бёрджесс, "Заводной апельсин".